«Все, что вы хотели знать о мужчинах»
«Одинокий мужчина познакомится»
«Записки электрического автора»
Неприличные пословицы и поговорки
Александр Ермак
Крейсер "Суворов"
■ Купить
Аннотация
Роман «Крейсер "Суворов"» рассказывает об испытаниях, которые выпадают на долю восемнадцати-двадцатилетних парней, попадающих в ВМФ. Наступает момент, когда вчерашним подросткам приходится принимать взрослые решения и учиться отстаивать не только свое достоинство и свою жизнь, но также счастье близких и честь Родины. Кем ты вернешься домой и вернешься ли вообще, зависит, прежде всего, от тебя…
Книга будет интересна всем, кто интересуется военно-морской тематикой, так как отличается высокой степенью достоверности приводимой технической и исторической информации, и при этом написана живым, образным языком.
Издательство: Солон-Пресс
Год издания: 2015
ISBN: 978-5-91359-164-7
Объем: 336 стр.
Отрывок из книги
1. «Из амурского залива одиноко крейсер выходил…»
– Белаш, к особисту!
Вадим поставил утюг на подставку и обернулся. За спиной стоял «Слепа» – старший матрос Андрей Слепков. Белаш глянул на него с недовольством. Слепа и отслужил на год меньше, и в звании уступал, да и за человека его никто в кубрике особо не держал. Пухленький, с бегающими глазками «стармос» был из тех, что себе на уме. Всегда старался отвертеться от тяжелых работ. По молодости и печенюшку мог в одиночку схряпать на глазах у голодных товарищей. А если добудет банку сгущенки и не сможет ее сразу опустошить, то прежде, чем зашкерить куда-нибудь, обязательно внутрь плюнет, чтобы никто не смог доесть.
Так что в другой ситуации у выслужившего все свои три года старшины первой статьи Белаша были бы крепкие основания послать Слепу далеко и надолго. Но это в другой ситуации. Сейчас руку Слепкова украшала красная повязка с белой полосой. Каждый на корабле «тащит» свой вид дежурства. Слепа «стоял» рассыльным – находился в распоряжении дежурного по кораблю и должен был передавать срочные сообщения офицерам, мичманам или матросам: все, что нельзя доверить общекорабельной радиотрансляции. И вот Слепа смотрит на Вадима и улыбается, знает, что не услышит: «Отвали. Ты меня не видел, не нашел…» Рассыльный должен выполнить приказ: обязательно найти Белаша и доложить дежурному офицеру о том, что поручение выполнено.
|
Вадим молчал. Ничего не говорили и «повисшие» на иллюминаторах «годки» Белаша – матросы одного с ним призыва. Развлекаясь, они ловили рыбу прямо из кубрика. Вода в бухте Золотой рог мутная, сюда стекает и грязь с улиц Владивостока, и дерьмо со всех кораблей, стоящих на внутреннем рейде и у стенки. Всей этой дрянью питается местная «флора-фауна»: минтай, камбала, бычки. Поэтому есть их категорически не полезно. Ловят ребята грязную живность и обратно за борт бросают. И вот, только что вскрикивали друзья-товарищи: – Клюет! – Сорвался! – Не зевай!.. А теперь все замолкли разом. Ждут ответа. А что Белаш может сказать в такой ситуации? Особист – это… особист. – Где он? – Вадим обратился к рассыльному. – В дежурной рубке? – Не-а, – Слепа еще шире растянул улыбающийся рот, – у себя в каюте… – Че скалишься? – нахмурился Белаш. Рассыльный тут же опустил серые, близкопосаженные глазенки, сделал обиженно-удивленное лицо: – Я не скалюсь. Тебе показалось. Я ни че… Вадим не стал докапываться до Слепы. Подумал о том, что если бы особист находился в дежурной рубке, то это означало: дело касается какой-то мелочи, о которой можно поговорить при всех. Но раз офицер особого отдела приглашает к себе в каюту, значит, состоится неспешный разговор наедине. И в этот раз у них с особистом точно будет уже очень непростая беседа. Белаш повернулся спиной к Слепе. Снова взялся за утюг. Он готовился к увольнению в город и заканчивал гладить брюки. Невовремя появился Слепа. Вадим отслужил три года, а ни разу во Владивостоке в нормальном увольнении не был. По большей части видел этот город только с борта корабля да из кузова грузовика, когда их возили на различные работы и в арсенал получать снаряды для корабельной артиллерии. Еще на местном судоремонтном заводе работал вместе с другими ребятами. Но завод – не город. Хоть и совсем рядом с Владивостоком эта огороженная часть суши, хоть и работают на ней гражданские лица, но это военная территория. Еще бывал Вадим вне корабля, когда наземные власти призывали матросов помочь тушить тайгу, перебирать картошку в овощехранилище, копать водопроводные траншеи, тянуть кабели в подземельях электростанции. На корабле шутили: «Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, а один простой матрос заменяет паровоз». Но за любые береговые работы говорили «спасибо» – какое-никакое развлечение вне кубрика и боевых постов. |
Вадим уже и не помнил, сколько раз он снова и снова порывался сойти с корабля по-человечески: в выходной форме и с увольнительной в кармане. Но то один начальник «рубил» ему увольнение, то другой. И вот, наконец все – и командир его носовой группы управления, и командир дивизиона главного калибра, и «малый зам» – заместитель командира дивизиона главного калибра по политической части, и командир артиллерийской боевой части, и заместитель командира артиллерийской «бэчэ» по политической части, и заместитель командира корабя по политической части – «большой зам», и «помоха» – помощник командира корабля, – все, просматривая список увольняемых на берег, оставили в нем фамилию Белаша, никто не вычеркнул. И уже начищены до блеска молодыми матросами черные выходные хромовые ботинки и якористая медная бляха ремня. Поглажены «гюйс» – голубой отложной воротник с тремя полосками, и выходная серо-голубая рубаха – «голландка». На рундуках – вещевых ящиках под койками-«шконками» – лежит чистая тельняшка, черные уставные носки-«караси». Готовы и черные же бушлат с бескозыркой. Только выходные брюки нужно довести до ума: они показались Белашу недостаточно проглаженными. Не просто это: на толстой шерсти навести стрелки. Вадим помотрел-посмотрел и сам взялся за утюг: все должно быть идеально, чтоб никто на построении увольняемых на юте – корме корабля – не придрался. Сколько раз Белаш слышал от проходящего вдоль строя «помохи», отвечающего за сход на берег:
– Этот никуда не пойдет – бляха ремня плохо начищена… И этот не пойдет – пуговица плохо пришита… И этот не пойдет… И этот… И этот…
Всего один только раз сошел Белаш во Владивостоке с корабля, имея увольнительную в кармане. Направился было в Дом моряков на танцы, но внутрь так и не попал. Морские и солдатские патрули в этом военном городе на каждой улице, на каждом перекрестке. Трижды проверяли его по пути и трижды позволяли следовать далее. Но на входе в Дом моряка докопались до прически: не то, что с линейкой, чуть ли не с микрометром мерили:
– Волосы длиннее положенного.
И резолюцию соответствующую – в увольнительную. Пришлось Вадиму сразу же возвращаться на корабль не солона хлебавши. Вот так один раз за три года службы Белаша во Владивостоке в увольнение отпустили, но оно, увы, не состоялось. И теперь вторая попытка. Вторая и последняя – Вадим уже «оттарабанил» свое и скоро, совсем скоро ему – домой.
Белаш оглядел себя в зеркало, висевшее на переборке над гладильной стеной: коренастый, метр семьдесят пять, округлое чистое лицо, курносый, карие глаза, густые, черные брови. Дождались бы только сегодня такого симпатичного моряка девчонки на берегу…
Вадим прищурился: начал осмотривать себя глазами придирчивого офицера. Но «докопаться» до чего-либо было сложно: нормально ребята подстригли ручной машинкой. Короче уже некуда – не молодой «карась» все-таки, чтоб наголо стричься. Провел рукой по щеке: и побрился чисто, не найти щетины, как ни ищи. А усы – обязательная «лицевая принадлежность» отслужившего более двух лет «годка» – уставом не запрещены.
Он был полностью готов к увольнению, но, похоже, накрылась, плакала его последняя возможность «отметиться» во Владивостоке. Не помогут ни стрелки на брюках, ни блеск «хромочей» и выбритых, пахнущих одеколоном «Для мужчин» щек. Особист может легко «рубануть» и это увольнение.
Глянув на часы, Белаш подумал о том, что может быть все-таки стоит послать Слепу по адресу и спокойно догладиться, пойти на ют, а в каюту вызвавшего его офицера заглянуть уже после возвращения из города. Тогда и разговор, возможно, другой выйдет.
Но Вадим сходу отмел эту мысль, понимая, что особист не зря послал рассыльного именно сейчас, перед самым сходом. У этого офицера тоже есть список увольняемых на берег. Пробежался особист взглядом по перечню фамилий и послал Слепу за Вадимом. Даже если сейчас Белаш не явится пред светлы очи старшего – «страшного» – лейтенанта Морозова, то тот просто выйдет на ют, услышав команду «Увольняемым на берег построиться…» Прогуляется вдоль строя, оглядит всех и выцепит взгядом, спросит:
– А почему вы – старшина первой статьи Белаш – не пришли, когда я вас вызывал к себе?
Что ему скажет Вадим? Отбрехаться не получиться, и, значит, придется идти к Морозову сейчас. До увольнения.
– Белаш, смотри, смотри! – закричал кто-то из висящих на иллюминаторах.
Вадим подумал, что ребята поймали очередного дальневосточного бычка – похожую на черта крупную коричневую рогатую рыбину, вставили ему в рот лампочку и отпустили. В таком случае короткое, толстое тело, фактически состоящее из одного лишь, всегда набитого какой-нибудь дрянью, живота, не погружается в воду, а летит по поверхности, как торпеда, веселя наблюдащих за ним матросов.
Белаш глянул через плечо. Нет, не бычок. Ребята вытащили позарившегося на рыбную наживку краба-паука:
– Белаш, смотри, смотри! А?! – протягивают ему пойманное членистоногое.
Они знают, что крабы-пауки вызывают у Вадима отвращение. Его чуть ли не трясет от одного лишь вида этих тварей. Покрытые мерзкими коричневыми волосками, они перебирают длинными тонкими лапками и тянутся, тянутся узкими клешнями.
Этот экземпляр показался Белашу таким же гадким, как и все видимые им ранее. Стараясь казаться как можно более равнодушным, Вадим снова отвернул голову к зеркалу и гладильной доске:
– Да идите вы…
Ребята заржали, бросили краба за борт.
– Так что, идешь, Белаш? – снова подал голос Слепа, которому пора было возвращаться в дежурную рубку.
Вадим не успел ответить: послышались звуки колоколов громкого боя – два коротких звонка. Еще раз. И еще раз. И тут же по трансляции раздалась дублирующая команда дежурного по кораблю:
– «Корабль к бою и походу приготовить!»
– Твою мать! – выругался Белаш.
Вот теперь его увольнение точно накрылось. Но и визит к Морозову тоже откладывался.
Кубрик вмиг опустел. Кто-то бросился в центральный артиллерийский пост, кто-то – в боевую рубку, кто-то – в агрегатную, Белаш – в свой носовой командно-дальномерный пост, который называют «глазами корабля». НКДП находится на самой высокой седьмой площадке корабля – выше только антенны и чайки. За две нормативные минуты Вадим должен успеть пробежать по верхней палубе, по всем узким трапам, чтобы занять свое место и начать действовать согласно предписанию книжки «Боевой номер»: «Открываю НКДП с правого борта. Переключатель 10-Д-НКДП устанавливаю в положение, скомандованное управляющим огнем…»
Из соседнего с дальномерщиками-визирщиками кубрика выбежали боцмана, на которых лежит особая обязанность по швартовке и отшвартовке. Из двух следующих кубриков, где живут комендоры первой и второй башен главного калибра, никто не рванул на верхнюю палубу или в «низа». У корабельных артиллеристов есть вход в башенное пространство прямо из своего жилого помещения. Комендоры просто попрыгали за дверь-«броняшку», быстро рассредоточились по боевым постам.
Место наводчика левого орудия первой башни главного калибра занял Олег Темнов. Он нисколько не огорчился, услышав сигнал «Корабль к бою и походу приготовить!». В увольнение не собирался. Сидел себе в кубрике на рундуке и глядел на лист бумаги в клеточку. На нем было написано:
«Привет!
У меня все хорошо. А по поводу нашего разговора вот что я решил…»
Вот только то, что именно решил, дописать никак не удавалось. Олег пыхтел, грыз кончик шариковой ручки, засовывал его то в нос, то в ухо, а еще постукивал им по затылку, хмурился, снова и снова заносил руку, чтобы вывести буквы, но рука тянулась не к бумаге. В конце концов, отложив авторучку, достал из нагрудного кармана книжку «Боевой номер». Глянув по сторонам и убедившись, что на него никто не смотрит, вытащил из-за кальки-обертки свившийся колечком черный волосок. Осторожно взял его двумя пальцами. Провел им по щеке. Почувствовал, как сразу стало мало воздуха в груди. Захотелось закрыть глаза и снова вспомнить, почувствовать. Темнов уже не был уверен, действительно ли он все решил. Снова и снова проводил волоском по щеке, спрашивая себя: «да» или «нет». И не мог ответить.
Поэтому-то Олег и не огорчился, когда прозвучали колокола громкого боя. Услышав их, аккуратно сунул черный волосок обратно за кальку-обложку, саму книжку «Боевой номер» – в нагрудный карман, недописанное письмо – в карман рабочих брюк. Минута, и он уже на своем боевом посту. Как и положено, быстро осмотрел приборы, провернул орудие в электрическую. Каждый день на корабле матросы проворачивают орудия, все механизмы и устройства. Услышав команду «Начать осмотр и проверку оружия и технических средств», прокручивают все приводы, сдвигают подвижные части, чтобы ничего не ржавело и не «прикипало». Заодно механизмы чистятся от грязи, смазываются и подкрашиваются. Проворачивается все как вручную, так и в электрическую, как по специальной утренней команде, так и во время подготовки к выходу в море.
После выполнения обязательной операции Олег снова вернулся мыслями к недописанному письму. Молодым башенным матросам, у которых дел по горло, недосуг было удивляться задумчивому виду Темнова. «Годки» же давно привыкли, что он подолгу молчит, уходит в себя. А о чем думает, не говорит – «темный» он. Так и звали Олега друзья-товарищи на корабле: сразу и по фамилии, и потому что непонятно, что у него на уме – «Темный».
Нащупав бумажный листок в кармане, Олег снова вспомнил те несколько слов, которые успел написать. Но повторять их в голове не хотелось. О предстоящем «бое и походе» Темнову думать тоже было не очень приятно, потому что выход в море мог означать очередные стрельбы. А он – комендор дивизиона главного калибра – ненавидит и их, и даже сам запах пороха. Олег часто вспоминал родной Куйбышев, который все на старый лад называют Самарой, свое детство во дворе между новенькими кирпичными пятиэтажками. Вспоминал, что, как и все соседские пацаны, мастерил себе рогатки, луки, из которых стреляли по нарисованным на стенах домов мишеням. Потом друзья научили его делать бомбочки из марганцовки, добываемой в домашней аптечке, и магния, найденного на заводской свалке. И это было здорово: смотреть на яркую вспышку, вздрагивать от сильного хлопка. Чуть позже они стали делать «поджиги» – самодельные ружья из медных трубок и деревяшек. Стреляли из них по банкам и воробьям, как из настоящих винтовок. Но во время очередного выстрела ствол «поджига» разорвался прямо в руках одноклассника Темнова. Хлынула кровь. Два пальца упали на землю…
После этого случая Олег забросил пиротехнику, а когда пришла повестка из военкомата, молил бога, чтобы его направили куда угодно, но только подальше от любого оружия. Темнов знал, что есть много военных специальностей, где не надо иметь дело с порохом, взрывчаткой: можно шоферить на машине, копать траншеи, наконец свиней растить в подсобном военном хозяйстве. Поэтому обрадовался, когда взяли на флот – думал, что будет на корабле каким-нибудь боцманом, штурманом или кочегаром. И в подтверждение его ожиданий названия учебных отрядов на Русском острове, куда его привезли вместе с другими новобранцами, звучали вполне обнадеживающе: школа связи, школа механиков, школа баталеров…
Олега, однако, осмотрев со всех сторон и похлопав по мощным плечам, направили по другому адресу:
– Метр восемьдесят пять… Девяносто два килограмма… Хронических болезней нет… Здоровый, черт! В школу оружия его! В комендоры!
В своем первом взводе второй роты комендоров главного калибра он, наверное, был единственным, кто переживал по поводу такого направления. Потому что все остальные с радостью обсуждали:
– Раз главный калибр, значит, на крейсер попадем…
– На «Сенявин» или на «Суровый»…
– Не «Суровый», а «Суворов»…
– На какой лучше?
– Все равно, на какой, лишь бы на крейсер…
Это им сначала было все равно, на какой. После одного из учебных занятий слово «Сенявин» начало вызывать дрожь в коленях. На крейсер с этим именем уже никто не хотел идти служить. И все-таки после окончания «учебки» несколько человек из их роты «загремели» именно на «Сенявин», который стоял во Владивостокском судоремонтном заводе. Ну, а Темнову «подфартило» – попал на «Суворов».
На корабле он всячески скрывал свой страх перед оружием. Знал, что как только кто-то узнает о нем, то сразу расскажет всем, и начнется постояное подкалывание, издевательство. Поэтому, даже находясь рядом с орудием, глядя на снаряды с тротилом и заряды с порохом, Олег всегда был внешне спокоен. И сейчас никто бы не догадался, что он думает о возможно предстоящих стрельбах.
– Темнов, заснул?! – проорали над ухом Олега. – Кто за тебя орудие будет проворачивать вручную?!
Это был голос старшего лейтенанта Сапонина. Молодой командир башни все еще рьяно относился к службе. Вот и сейчас принялся «накручивать» по очереди всех подчиненных.
Темнов надеялся, что обойдется одним, уже выполненным проворачиванием в электрическую, но теперь – делать нечего – придется вручную гнать орудие на максимальный угол возвышения, а затем опускать вниз до упора. После электрического проворачивания механизмов это так – лишняя работа, проделываемая лишь для поддержания физической формы наводчика. Но у Олега с мышцами все в порядке: каждый день тягает в кубрике двухпудовую гирю. Просто ради удовольствия. Ну, и от нечего делать.
Он оглянулся. Самому поднимать и опускать орудие вручную было лень. Досылающий – здоровенный, белесый, конопатый татарин Гариффулин, Гриф, и длинный, плотный как торпеда замочный Карманчук, Карман, из его расчета на роль проворачивающих не подходили. Они оба отслужили уже по два с половиной года, на целых шесть месяцев больше Темнова. Эти два «товарища» «годковали» по полной: бухали одеколон, шарахались по кораблю, по пути избивая молодых матросов и отбирая у них новые тельники и ленточки к бескозыркам, которые невозможно купить ни в корабельной лавке, ни в магазине на берегу. «Годки» из других подразделений старались также не попадать им под пьяную руку. Даже офицеры побаивались эту парочку. Однажды, пьяные Гриф с Карманом толкнули дежурного по кораблю так, что тот разбил голову о «шконку». Преследуемая отрядом мичманов и офицеров парочка заперлась в одной из кладовых, и выкуривать ее оттуда пришлось дымовой шашкой. В наказание обоих отправили в летний карцер на верхней палубе (в январе) и, чтобы протрезвить, поливали забортной водой из брондспойта. Другие бы на месте Грифа с Карманом простыли и заболели. А этим хоть бы хны – здоровья немерено. Только ума нет. Но терпит их командование, сор из избы не выносит.
Когда Олег появился на корабле, то с обоими пришлось выяснять отношения. Крови пролилось много. И казалось, драться они будут до последнего совместного дня на корабле. Но после случая с затяжным выстрелом, про который Темнов тоже не любил вспоминать, Гриф с Карманом оставили его в покое. Тем более что вокруг было много тех, над кем поиздеваться можно совершенно безнаказанно.
– Але, стекольщик! – Олег заметил ноги «карася», сидящего за трубой дальномера под самым потолком-«подволоком» башни. – Давай сюда! Разомнись!
Щуплый «карась» из отделения Белаша с трудом, но провернул орудие. Темнов отвесил ему полагающийся подзатыльник и отпустил обратно к дальномеру:
– Ржавчины нигде нет?! Смотри, найду, ночевать у меня здесь будешь!
«Стекольщик» тут же старательно чем-то заскреб, а Олег потянулся к нагрудному карману. Но, заметив движение собственной руки, остановил себя – все-таки не время и не место.
Корабль задрожал. Машина, питаемая паром из котлов, начала раскручивать вал, который вращает лопасти винтов. Значит, скоро корабль отдаст швартовы и отвалит от стенки. Темнов вздохнул, снова подумав о том, что куда бы ни пошел корабль, но лишь бы обошлось без стрельбы. Служить Олегу осталось всего год. И он желал провести предстоящие двенадцать месяцев «годка» как можно безмятежнее: проспать, проиграть в карты, как-нибудь проваландить.
А у матроса Сергея Воронко все еще только начиналось. Он не покинул кубрик по сигналу «Корабль к бою и походу приготовить!», когда все члены музыкальной комады разбежались по своим постам. Сергей провел на корабле всего несколько дней. Не сдал еще ни одного допуска и поэтому не мог исполнять своих обязанностей на боевом посту, даже дежурить по кубрику не имел права. Но на выходе из кубрика один из «годков» махнул рукой дневальному:
– Корыто, бегом на пост! Воронок останется за тебя. Пусть привыкает…
Корытов стянул с предплечья синюю повязку, бросил ее на рундуки и презрительно глянул на Сергея:
– Дневаль, – выскочил из кубрика, но через мгновение снова мелькнул в дверном проеме. – «Люмитеры» не забудь!
Воронок остался в кубрике в одиночестве. Глянул в пустой коридор и как будто увидел в его полумраке фигуру: «Люмитеры не забудь!». Бросился к иллюминаторам: их по любой тревоге нужно обязательно задраить.
Сначала Сергей вставлял в боротовое круглое отверстие-окошко специальный щиток – затемнитель. Затем опускал толстое круглое стекло, а сверху него – массивную металлическую «броняшку». Затемнитель ночью не позволяет кораблю выдать себя противнику светом и также защищает стекло во время шторма. Стальная же «броняшка» не дает во время боя залететь осколкам и пулям внутрь кубрика.
После того как все части иллюминатора встанут на свои места, его нужно закрепить, притянуть «броняшку» к борту медными барашками. У каждого из них два плоских ушка-рожка, за которые можно быстро затягивать винт по резьбе. Крутить барашки не трудно, но только тогда, когда резьба на них чистая, смазанная, расхоженная. Поэтому каждый день ее нужно чистить нитью и смазывать. А сам медный барашек полагается надраивать до зеркального блеска. Отвечают за блеск и само наличие барашков на местах приборщики кубрика. Ну, и еще дневальный из числа молодых матросов, которому барашки на ночь даются на чистку: чтоб не спал – делом занимался.
Хотя резьба была чистой и расхоженной, Сергей не без труда затянул барашки своими слабыми «музыкальными» пальцами. Из последнего закрываемого иллюминатора он увидел Владивосток. Вернее его окраину – судоремонтный завод. Подумал: хорошо б, чтоб крейсер отправился не туда. С первого своего дня на корабле Сергей только и слышал, что «Суворов» могут поставить то ли на ремонт, то ли вообще на консервацию.
«Годки» в разговорах между собой удивлялись:
– Странно, что еще никому не известно, куда мы пойдем в ближайшее время. Писаря или рассыльные, если б знали, давно бы нам рассказали. А так… ничего не понятно…
Если крейсер поставят в судоремонтный завод, то это как раз в тот, который Воронок видел в задраеваемый иллюминатор. В таком случае служить Сергею дальше здесь во Владивостоке и какое-то время жить на корабле без выхода в море. Но раз ремонт, значит, для чего-то: рано или поздно, через несколько месяцев или через год, но «Суворов» выйдет в море. И может быть оправится в дальний поход, о котором так часто вспоминают «годки»: в дальние теплые страны…
Но вполне могло быть, что после того, как корабль отвалит от стенки, он просто станет на рейд: освободит место у причала для какого-то другого, срочно нуждающегося в нем корабля. Возможно, крейсер ожидает и просто учение: отшвартовались – пришватровались. «Годки» говорили, что так бывает: встанут на рейд тут же рядом с городом или перейдут чуть подальше – в бухту Патрокл, а потом вернутся к стенке во «Владик».
Вполне вероятно было и то, что двинут дальше – погонят корабль на консервацию в Советскую Гавань. Тогда сегодняшний выход в море окажется для Воронка, скорее всего, единственным за всю его военно-морскую службу, за все предстоящие три года.
По рассказам «годков», все будет так: корабль выйдет сначала из Амурского залива, затем из залива Петра Великого, пересечет кусочек Японского моря и войдет в Татарский пролив, отделяющий Сахалин от большой земли, а там уже останется чуть-чуть до места назначения. На восточной окраине материка находится город-порт Советская Гавань, имеющий большую длинную бухту. На ее берегах несколько – рыбацких и военных – поселков. В бухте полно скрытых от лишних взглядов заливов – «шхер» или «шкер», как зовут их на Тихоокеанском флоте. В них поставлены на консервацию ненужные в мирное время боевые корабли. С «консервов» сняты ракеты и снаряды, слито топливо. Основные агрегаты и вооружение на таких кораблях покрыто толстым слоем специальной защитной смазки. Экипаж на «консервах» сокращен. Вся служба оставшихся на борту матросов состоит в охране «коробки» да в обновлении смазки. Нижняя часть «консервов», находящаяся под водой, постепенно гниет. Так что, если корабль не будет востребован флотом для активных действий и ремонтироваться время от времени в сухом доке, то он может так и сгнить, не сходя с места. В один прекрасный день остатки экипажа расформируют, а саму «коробку» отправят в утилизацию металлолома – «на иголки».
Что расскажешь после ДМБ – демобилизации – о такой службе? Как провожал взглядом боевые, настоящие корабли, выходящие в океан на учения? Или будешь врать про дальние походы, показывая как бы свои фотографии, которые на самом деле отпечатаны с оставленных «годками» негативов? Настоящий матрос – только тот, кто действительно бороздил моря и океаны…
– «Дежурной и вахтенной службам заступить по-походному!» – донеслось из динамика корабельной трансляции.
«По-походному…, – повторил про себя Воронок, – Звучит-то как! Лишь бы не на консервацию. В море! Тогда и, правда, будет, о чем рассказать…»
Он представил, как, раскрыв рты, его будут слушать в родной деревне. Никто и никогда в Луковке не служил на море. А Воронок попал не просто на Тихоокеанский флот – он попал на «Александр Суворов». О подобных кораблях даже песни слагают. Текст одной из них про точно такой же крейсер с названием «Сенявин» Сергей прочитал в тетрадке Корыта. Тот дал ему записи для ознакомления с репертуаром. Пока никого не было в кубрике, Воронок решил перечитать ее еще раз:
«Над Владивостоком ночь спустилась,
И печальный дождик слезы лил.
Только из Амурского залива
Одиноко крейсер выходил.
И почти крылом волны касаясь,
Чайки проносились за кормой.
Парни на "Сенявине" не знали,
Что поход закончится бедой.
Им не в первый раз стрелять по цели,
Поражать мишени не впервой.
Башенный матрос кричит с улыбкой:
"Отстреляем, братцы, и домой!"
Вот и в ствол снаряд уже заходит.
Вот звучит команда и "Огонь!"
Но снаряд из башни не выходит.
Внутри башни разорвался он.
Море не забудет грома взрыва.
Море не забудет чаек стон.
Как и не забыть тому матросу,
Сколько жизней погубил лишь он.
Над Владивостоком снова утро.
Из-за сопок солнца диск встает.
Только 37 матросов этих
Не увидят больше тот восход.
Им родного дома не увидеть.
И любимых им не целовать.
Только уж их бывший призыв
Будет за них чарки поднимать…»
В этот раз Сергей читал текст песни уже не с прежним интересом и любопытством. Воронок начал ощущать непонятное беспокойство…
Отзывы и рецензии
"После аннотации и первых страниц складывается впечатление, что роман Александра Ермака «Крейсер «Суворов»» - это обычный приключенческий роман с морской тематикой. Что было бы неплохо само по себе. Неплохо, но и не глубоко. Однако первое впечатление обманчиво и даже ошибочно. Меньше всего здесь от Джека Лондона или каких-нибудь Каверина/Платова. И дело совсем не в том, что А. Ермак пишет о временах к нам более близких и крейсер тут уже вполне современный. В «Суворове» нет вымышленных увлекательных приключений, зато суровой правды жизни выше клотика.
Если в двух словах, то роман о морской срочной службе позднего советского периода. Нет-нет, не читайте предыдущее предложение, всё гораздо интереснее. Комнатно-диванные читатели, признайтесь себе честно, ведь вас завораживают картинки из тюремно-лагерного быта, где законы жизни и выживания крепко отличаются от нашей травоядной повседневности? Но только чтобы написано было в стиле, скажем, Солженицына или Шаламова. То есть беспощадно правдиво. Армейско-флотская среда в своем отличии от нашей гражданской производит ведь то же самое впечатление. Кто жил в перестройку или в девяностые, тот помнит, как телевизор или газеты просто заливали обывателя жуткими историями о дедовщине и прочих «прелестях» службы. Ну да журналисты, сорвавшиеся с цепи цензуры, на то и журналисты, чтобы нагнетать, создавать настроение. Книга же рассказывает примерно о том же самом, но более взвешенно и достоверно.
Сюжет, история, интрига – всего этого в строгом смысле в «Суворове» нет. Скелетом, на который навешивается всё остальное, служат судьбы трех парней, попавших служить на крейсер. Один без нескольких месяцев дембель, другой аккурат на серединке срока, третий совсем еще сопливый салага. Через их жизнь и службу читателю раскрывается внутренний мир корабля, детали отношений между моряками, и более глубоко – суть и смысл (или бессмысленность) системы.
Здесь следует понять, о каком времени идет речь. Кстати говоря, с самого начала это совсем неочевидно. С равным успехом можно предположить, что это 50-е, 80-е или даже еще более поздние годы. На самом деле армейская и флотская среды консервативны, они быстро костенеют и теряют связь со временем. Но речь, как уже отмечено выше, идет именно о поздней советской предперестроечной эпохе. Концовка брежневских и андроповские годы. Если кто думает, что наша армия развалилась в 90-е, то… не-а, не всё так просто и быстро. Разложение организма, оформившегося в Великую Отечественную, шло постепенно. Как ни странно, вместе с разложением общества. А может, оно и не странно, но закономерно. Повальная показуха, всеобщая фальшь, подмена сути парадной вывеской – все эти типичные признаки так или иначе влияли на всех. В том числе, конечно, и на флотских чинов. Страна начинала работать с перебоями, и корабельные системы наполовину уже не действуют, а только создают видимость. На гражданке давно уже никто всерьез не говорит о «деле партии Ленина», и на корабле давно господствует даже не формализм, а какое-то фарисейство: вслух говорят об одном, думают о другом, а поступают вообще чёрте как. И выхода никакого не видно.
Но к этому автор подводит читателя не сразу. Он очень ловко втягивает его в книгу именно картинками суровых отношений в матросском быту. Этаких полу-уголовных замашек, отмечающихся даже в языке, начиная с деления людей на «мышей», «карасей», «годков» и кончая откровенно уголовной лексикой типа «шконки», «зашкерить». Э, если вас хотя бы в школе старшеклассники не выстраивали на «пробивание фанеры», то, пожалуй, не прохватят до поддыха сцены из жизни салаги (меня, кстати, выстраивали). «Кто был на острове Русском, тому не страшен Бухенвальд». Нда-а, нас, на диванах отсидевшихся от армии, детали службы, выписанные довольно ярко, просто обязаны пробрать до нутра. Да и не просто ярко, но очень уж достоверно и детально. Ей-богу, трудно поверить, что профессор МГУ служил во флоте, но поверить в принципе можно.
Я сказал «нет интриги»? Простите, соврал. Интрига в романе есть. И не одна. С самого начала автор намекает, что текущее задание крейсера, выход в море просто так не кончится, обязательно произойдет что-то нехорошее. И всю книгу читатель ждет этого чего-то. Плюс за каждым из трех ведомых персонажей числится некая раскручивающаяся по ходу романа история. В общем, до самого конца остаются нераскрытые, но постепенно открываемые карты. Очень грамотно – удерживать внимание интригой и ненавязчиво выкладывать основное.
В итоге мы имеем довольно глубокую книгу о явлениях совсем не надуманных. При этом книгу, написанную и увлекательно, и ровно, без картонных, карикатурных или приторных персонажей. О море, хотя и не о романтике. А концовка… да, не ожидал, но она ловко вздымает чувства, особенно на фоне вроде бы упадочных настроений. Нет, не всё так плохо, даже в атмосфере упадка есть еще люди настоящие, есть еще, на что надеяться".
Владимир Полковников
Купить
книгу «Крейсер "Суворов"» книгу в интернет-магазине в электронном виде:
в интернет-магазине в бумажном виде:
См. также:
«Чагудай»
Купить, скачать, читать книги Александра Ермака